В пустыне монахи борются с падшим духом
как со львом, а в монастыре - как с голубем.

Высказывания святых.

Общий вкус жизни в Ахкерпи был совсем другой, это была уже пустынька. В Пюхтицах легко было идти на послушания, и никогда не возникало недовольства, что я не хочу этого делать. В Грузии, где так мало сестер и большую часть времени приходилось быть одной, все восстало против послушания.

Нелегко было и молиться. При усердном чтении молитвы вдруг поражало ощущение, что голова у меня сейчас лопнет от усталости, а сердце не хочет работать заодно, и полный разлад доставлял немало скорбей. Нелегко было справиться и с нравственными вопросами.

Ругали меня постоянно, даже один батюшка, игумен Исаия, сочинил про меня стишок:

- Вот наша красавица,

только никому не нравится.

Я очень обижалась и однажды так рассердилась на матушку, что обидела ее, и даже что-то буркнула с раздражением. Старенькая Павла, ей уже было под девяносто, сухонькая и небольшая ростом, она сама исправно копала свой огород, не разрешая никому помогать, пришла и строго говорит:

- А ну, иди проси прощения.

- Не пойду.

- Иди, ты младше.

Целая борьба. Наконец, пересилив себя, иду. Встречает в дверях Сидония. Я цежу сквозь зубы:

- Простите меня.

А она уж отчитывает на полную катушку, я терплю, а потом сердце начинает смягчаться, да и матушка с сокрушением говорит:

- Ну вот, была молодая – казачка, стала старая – кизячка, так все и сыпется, как из решета.

Но все равно я матушку очень любила; можно сказать, она первая противостояла гордой москвичке. И мне даже думалось: вот как я смирилась в Грузии, теперь мне все нипочем, но не тут-то было, видимо, глубоко, в глубине души - «бездна» и «тамо гади, им же несть числа»…

Жизнь шла своим чередом, и однажды Сидония собралась умирать. Заболела, сморщилась, нос заострился, ну только в гроб. Приходит врач-армянин: «Сидонии осталось самое большое три дня». Меня послали к владыке Зиновию попросить батюшку пособоровать и причастить ее перед смертью. Еду, плачу, прибегаю к владыке:

- Сидония умирает.

Владыка спокойно спрашивает:

- А кто у вас будет старший?

- Еликонида.

- А она как, справится?

- Да, только характер у нее больно горячий.

Владыка помолчал, потом говорит:

- Поезжай домой.

- А батюшку?

В ответ спрашивает:

- А когда она причащалась?

- Неделю назад.

- Поезжай, ничего не надо.

Ничего понять не могу. На все мои горячие убеждения один ответ: «Поезжай с Богом».

Но каково же было мое изумление, когда я вернулась в Ахкерпи и прибежала в дом к Сидонии, - я чуть не упала. Болезни и след простыл. Сидит Сидония на кровати и громко кричит Еликониде:

- Ты куда цветок поставила? - а до этого и шевелиться не могла.

Когда пришел врач-армянин, его изумление было не меньше моего, но он философски изрек:

- Если бы я не знал, что Сидония верующая, я бы не поверил, а поскольку она верующая, то у вас все возможно.

Прошел год моего пребывания в Ахкерпи. За это время я выучила церковный устав, полюбила уединенную молитву. Легче стало справляться с умом, уже не так смывали ассоциативные образы памяти, а прежде невозможно было остановить этот бурный поток, расчищалось пространство души, но напряжение жизни не падало.

Казалось бы, можно жить, как на курорте, но не тут-то было. Ни спать, ни есть спокойно не удавалось: то цеплял за сердце по вечерам какой-то неопределенный страх - я жила в домике одна, и не то чтобы я кого-то боялась, а просто испытывала беспричинный и неприятный страх, то какие-то помыслы тучами застилали душу, и когда меня посылали в Тбилиси к владыке, я с удивлением обнаруживала, что люди могли и говорить, и улыбаться…

Владыка всегда жалел меня, молоденькую послушницу, и нагружал большие сумки с вкусностями, приговаривая:

- Ты молоденькая, тебе поесть всегда хочется, - и собирал со стола икру, фрукты и много такого грузинского, чего я даже и не пробовала.

Я возражала:

- Владыка, сейчас отцы придут, а им ничего не останется.

Но он смеялся:

- И отцам хватит.

Но все равно было ощущение, что в Грузии «к небу ближе». Однажды даже пришлось побывать на самом небе.

Рядом с монастырем находилась гора Алаверды, где, по преданию, в первый раз останавливался Ноев ковчег. На высоте более пяти тысяч метров, конусообразная, будто руками человеческими выложенная вершина. Ее венчает небольшая каменная часовня Георгия Победоносца. Чтобы подняться на вершину, пришлось сначала добираться на машине, а затем идти пешком…

Боже мой, какая же открылась красота первозданного мира природы! Когда сели отдохнуть, то буквально придавили облако. Недовольное, оно покачалось около нас и стало подниматься вверх. Такое у него послушание.

Но скоро придется пережить новое событие в жизни – смерть праведника, схиархимандрита Херувима, который пойдет на духовное небо, исполнять свое послушание, которое даст ему Бог.

продолжение...