Все святые отцы начинали подвижнический путь покорением себя отцу своему духовному. “Вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе”.. “Имже несть управления, падают якоже листвие; спасение есть же во мнозе совете”. “С советом вся твори”.

“В чем сущность старчества? Для познания в науках и искусстве нужно обучение. И происходит это в училищах, институтах, академиях. Так и для Богопознания необходимо обучение путем послушания. И плоды в шестьдесят и сто крат приносят подвизающиеся в монастырях, скитах и пустынях, а в тридцать — благочестиво живущие под руководством в миру. И здесь требуется отречение от своей воли, мыслей и желаний, и послушание старцу. А на обязанности старца лежит принятие, очищение и совершенствование души ученика, ответ за нее пред судом Божиим — таков завет между учеником и старцем”.

В прологе 15 октября повествуется:

“Один сирийский послушник нарушил послушание, возложенное на него старцем и, презрев запрещение, ушел в Египет. Здесь в Александрии после долгих и великих подвигов он исповедал Христа и после истязаний умер мученически. Но когда христиане похоронили его тело, почитая его уже святым, три раза случалось, что на литургии после диаконовского возгласа: “оглашеннии изыдите”, рака с телом этого мученика, ко всеобщему удивлению, срывалась с места и невидимой силой уносилась на паперть, а по окончании литургии опять сама собою поставлялась во храме. Когда же узнали причину этого явления, кроющуюся в том, что страстотерпец нарушил послушание и связан клятвой старца, и пригласили этого старца разрешить своего послушника от запрещения, рака уже не трогалась с места.

Таким образом, для увенчания подвижника-мученика требовалось разрешение старческое. — Так крепок союз старца и ученика”.

Вот еще один пример — видение послушника Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря:

“Мы увидели замерзшую реку и на берегу ея много людей. Мы подошли ближе и увидели переходящих через реку иноков. Из них одни шли с путеводителями имели светлыя и радостныя лица и были поддерживаемы своими путеводителями, кои с радостию сопровождали их. А другие шли далеко от своих путеводителей, имевших печальный вид, и на каждом почти шагу проваливались в реку. Некоторые перешли реку и пошли дальше, а иные так и остались в воде. Я спросил своего проводника: почему одни переходят реку, а другие не могут? Он сказал мне: “Это вот что означает: кто живя на земле, избрал себе путеводителя, т.е. старца и духовника и принимал его наставления, когда исповедывался, и исполнял и нес налагаемыя за свои грехи эпитимии, тех вот теперь ты видишь безбедно переходящих реку. А которые в нее проваливаются и тонут, те при своей жизни не искали себе наставников, исповедывались нерадиво и говорили: мы и сами знаем, что грех и что нет. И вот их никто не провожает через реку и не поддерживает... Пойдем и мы через реку, — сказал он. — Я боюсь, — ответил я — буду проваливаться. — Твой старец поддержит тебя”.

Еще свидетельства о старчестве: “Начало спасения — да оставит человек своя хотения и разумения и сотворит Божия хотения и разумения”. А как узнать волю Божию? “Не иначе, как через вопрошение опытных”.

“Но здесь возникает вопрос: если требуется полное послушание старцу, то где же свобода нашей воли? Воля наша склонна в сторону греха; вследствие чего теряет истинную свободу, является пленницей у греха, поэтому оставить свою греховную волю при помощи старца и хочет ученик. И это не рабство, а истинная свобода от бремени грехов и страстей; а где истинная свобода, там не может быть рабства, а только стеснение животного человеческого произвола”.

Свободен ли убийца, сотворивший грех и пребывающий в плену у своей совести, которая является внутренним судилищем, и несет в себе функции законодателя, судии и мздовоздаятеля? Нет, не свободен от наказания за грех и страдания. Совесть указывает человеку закон нравственной жизни и обязывает человека исполнять его. Она воспринимает каждый поступок человека и в случае положительной оценки, совесть награждает человека радостию и одобрением, а в случае безнравственного поступка, совесть причиняет человеку мучительное, тревожное переживание.

Насколько живо в человеке чувство совести, показывает рассказ Салтыкова-Щедрина “Пропала совесть”.

Пропала совесть. По старому толпились люди на улицах и в театрах; по старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по старому суетились и ловили налету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека; ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болезнь как рукой сняло; люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее — все, казалось, так и отдавалось им в руки, — им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести. Совесть пропала вдруг... почти мгновенно! Еще вчера эта надоедливая приживалка так и мелькала перед глазами, так и чудилась возбужденному воображению, и вдруг... ничего! Исчезли досадные призраки, а вместе с ними улеглась и та нравственная смута, которую приводила за собой обличительница — совесть. Оставалось только смотреть на Божий мир и радоваться; мудрые мира поняли, что они, наконец, освободились от последнего ига, которое затрудняло их движения, и, разумеется, поспешили воспользоваться плодами этой свободы. Люди остервенились; пошли грабежи и разбои; началось всеобщее разорение.

А бедная совесть лежала, между тем, на дороге, истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял ее, как негодную ветошь, подальше от себя; всякий удивлялся, каким образом в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться такое вопиющее безобразие. И Бог знает, долго ли бы пролежала таким образом бедная изгнанница, если бы не поднял ее какой-то несчастный пропоец, позарившийся с пьяных глаз даже на негодную тряпицу, в надежде получить за нее шкалик.

И вдруг он почувствовал, что его пронизала словно электрическая струя какая-то. Мутными глазами начал он озираться кругом и совершенно явственно ощутил, что голова его освобождается от винных паров и что к нему постепенно возвращается то горькое сознание действительности, на избавление от которого были потрачены лучшие силы его существа. Сначала он почувствовал только страх, тот тупой страх, который подвергает человека в беспокойство от одного предчувствия какой-то грозящей опасности; потом всполошилась память, заговорило воображение. Память без пощады извлекла из тьмы постыдного прошлого все подробности безчиний, постыдных дел. Затем, сам собой, проснулся суд...

Жалкому пропойце все его прошлое кажется сплошным преступлением. Он не анализирует, не спрашивает, не соображает; он до того подавлен вставшею перед ним картиною его нравственного падения, что тот процесс самоосуждения, которому он добровольно подвергает себя, бьет его несравненно больнее и строже, нежели самый строгий людской суд. Льются рекой покаянные пропойцевы слезы, останавливаются перед ним добрые люди и утверждают, что в нем плачет вино.

— Батюшки! не могу... несносно! — кричит жалкий пропоец, а толпа хохочет и глумится над ним. Она не понимает, что пропоец никогда не был так свободен от винных паров, как в эту минуту, что он просто сделал несчастную находку, которая разрывает на части его бедное сердце. Если бы она сама набрела на эту находку, то уразумела бы, конечно, что есть на свете горесть, лютейшая всех горестей, — это горесть внезапно обретенной совести. Она уразумела бы, что и она — настолько же подъяремная и изуродованная духом толпа, насколько подъяремен и нравственно искажен перед нею пропоец.

Вот так ярко показывает писатель, как действует в нас совесть, и что истинная свобода заключается в свободе от греха.

“Начало всех страстей — самолюбие, а конец — гордость”. Святыми Отцами называются восемь главных страстей: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость.

Деятельность старца заключается:

• в искоренении страстей,
• в насаждении добродетелей, особенно послушания, которое является основанием всех добродетелей. Послушание особенно трудно стяжать. Вспомним историю пророка Ионы.

“Был богатый и большой город Ниневия. Много жителей было в этом городе. Только не помнили, не боялись и не слушались они Бога. И было слово Господне к Ионе: “Встань, иди в Ниневию — город великий и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня. И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня”. Сам Господь послал в Ниневию Своего пророка сказать жителям этого города, что они будут наказаны, но вместо того, чтобы послушаться Бога и сделать, что Он велел, Иона сел на корабль и отправился в другой город, чтобы “сбежать от лица Господня”. “Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря”, и устрашились все, бывшие на корабле. “И сказали друг другу: “пойдем, бросим жребий, чтобы узнать, за кого постигает нас эта беда”. И бросили жребий, и пал жребий на Иону”. Стали спрашивать его, и он признался во всем, что он не послушался Бога.

Какой же результат непослушания? “И взяли Иону и бросили его в море”, чтобы спасти жизнь других людей, “и утихло море от ярости своей”. Его проглотила огромная рыба — кит. “И оставался Иона во чреве китове трое суток: три дня и три ночи и молился Богу, чтобы Он простил ему преслушание”.

Многие “ученые”, оспаривая этот факт из Библии,  возопили: как понимать, что кит проглотил Иону. Во-первых, у кита очень маленькая глотка, во- вторых, Иона немедленно задохся бы в его желудке”. Но приведем интересную справку из журнала №2 за 1959 год “Вокруг света”. Статья А. Ревина “Один шанс из миллиона” помещена под заголовком: “Человек, проглоченный кашалотом, остается жить”, и рассказывает о том, что английский матрос Джеймс  Бартли, исчезнувший во время поединка с кашалотом, был обнаружен... во чреве пойманного кита, и пробыл там более суток. Его извлекли из желудка и поместили в лазарет, вскоре он пришел в сознание. Известные врачи и ученые, собравшиеся со всех концов мира, изучали этот факт, и кто может теперь сказать, что пророк Иона не мог быть во чреве китовом три дня, хотя здесь поражает также и послушание кита Богу. Через послушание кита исправляется непослушание пророка.

Так и Господь наш Иисус Христос, исправляя непослушание первозданного Адама, сходит на землю явить нам подвиг послушания: “снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца”. Ради послушания Богу Отцу, рождается от Девы, пеленается в яслях и живет в послушании у мнимого отца Своего и Матери Своей. Он, Богочеловек, повиновался человекам... и нас научает через послушание Богу, Православной Церкви, стяжать разум духовный, ибо в  Церкви Православной ум Христов.

“С тех пор послушание возвеличено. Оно стало даже основанием всей монашеской жизни. Какое бы приказание и делание старец не дал ученику, послушник беспрекословно, немедленно и без рассуждения, без исследования, хорошо ли то или дурно, должен исполнить”. Так, преп. Павел Препростый, по повелению Св. Антония стоит на зное, плетет и расплетает корзины, без нужды (материальной), по-видимому, без цели черпает воду из колодца и выливает ее на землю, но приобретает пользу духовную, обучаясь мужеству и терпению.

И дал ему Господь великий дар: изгонять духов злых. Когда к блаженному  Антонию привели юношу, в которого вселился лютейший демон, изрыгающий хулы даже на небо, то Антоний со смирением сказал: “Это не мое дело; я не получал еще власти над сим главным чином демонов. Этот дар имеет Павел простый”. И дал ему Антоний послушание: “Авво Павле! Изгони демона из этого человека, чтобы он здоровым возвратился в дом свой и славил Господа”. — Незлобивый старец встал, совершил усердную молитву и говорит бесноватому: “Авва Антоний повелевает тебе выйти из этого человека...” Лютый демон кричал: “Не выйду!” Тогда Павел воззвал: “Господи! Ты видишь, что я не сойду с камня, не буду ни есть, ни пить до смерти, если Ты не услышишь меня теперь и не изгонишь беса из сего человека.

Так велико было послушание преп. Павла, что он считал, что пока не выполнит послушание старца, не может ни есть, ни пить, ни другие дела какие делать, и даже готов принять смерть...

Тотчас бес вышел и, превратившись в огромного дракона, локтей в семьдесят, ушел в Чермное море.

Так ученики повинуются и скоро преуспевают в добродетелях.

Нам же, немощным, предстоит большой подвиг в обучении не только внешнему, но и внутреннему (мысленному) послушанию.

Мысленное послушание старцу выражается в том, что ученик научается постепенно отсекать свои разумения, не верить себе, своему уму и сердцу, не решать самому, что хорошо и что плохо. Это “жизнь чуждая любопытства, отложение своего рассуждения, неверование самому себе во всем добром даже до конца жизни”.

Апостол Павел писал, что “пленяет всяк помысл в послушание Христово” и не обедняется этим душа (недоверием к себе), а возвышается, ибо если “мы умерли для греха: как же нам жить в нем?”. А ходить мы должны “в обновленной жизни” — непрестанном молитвенном делании: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, напитывании души Словом Божиим, о чем Преп. Серафим Саровским говорил, чтобы ум “как бы плавал в словах Священного Писания”, тогда созидается новый, благодатный человек, живущий по закону Духа, а не буквы.

Такое внутреннее послушание нуждается в откровении помыслов. “Мысли, пожелания, похоти, страсти беспрерывно меняются в человеке; он никогда не может быть свободным от помыслов. Как ветер нельзя остановить, так и помыслы: мы не можем остановить помыслы, но можем противиться им”. Это сопротивление и называется борьбою с помыслами — мысленною бранию. Но тут нужно мужество: открывать все помыслы и добрые и худые, поэтому каждый должен “ни одного своего душевного движения не оставлять без испытания, но тайны сердечные обнажать перед теми, кому поручено попечение о немощных”.

Вот как повествуется о преподобных:

Досифей хорошо постилал больным постели и имел такую свободу в исповедании своих помыслов, что часто, когда постилал постель и видел, что блаженный Дорофей проходит мимо, говорил ему: “Отче, помысл говорит мне: ты хорошо постилаешь”. И отвечал ему авва Дорофей: “О, диво! Ты стал хорошим рабом, отличным постельничим, а хороший ли ты монах?”, ибо монах не собеседует с помыслами, так как помыслы — слова, речи и беседы диавола.

Особенно откровение помыслов полезно потому, что открывает глаза на самого себя, помогает осознать свою немощь, свое бессилие в борьбе с грехом. “Всякое исповедание, говорит Максим Исповедник, смиряет душу, заставляя сознаться, что в прегрешениях своих, она САМА ВИНОВАТА, по причине нерадения своего”.

•              Поэтому деятельность старца заключается еще в помощи ученику своему: познать свою немощь, внедрить в душу самоукорение и с благодарностию переносить все скорби.

Мы часто пытаемся оправдать себя, и в своих болезнях, страданиях, проступках хочется винить других, а не себя. Но здесь опасность остановиться на пути, неподвижно пребывать с мнимой своей праведностию и “никогда не перестать оскорбляться и оскорблять, теряя чрез то все труды свои”, как это видно из притчи о Мытаре и Фарисее.

Всегда нужно быть бдительным. Монах — это воин, который имеет меч — непрестанную молитву Иисусову — и не допускает злого грабителя ни в разум, ни в сердце. Монах, как воин, должен быть верным Царю в любви к Богу и ближним. Мы совершаем предательство в духе, когда осуждаем, бранимся и клевещем на ближних. А вот какая красота духа проявилась в одном солдатике из рассказа о Суворове.

Суворов любил ходить часто между солдат, в солдатской куртке или в изодранной своей родительской шинели, и был всегда доволен, когда его не узнавали. Часто находили его спавшего вместе с солдатами. Однажды присланный от какого-то генерала сержант с бумагами закричал вслед бежавшему в солдатской куртке фельдмаршалу: “Эй, старик, постой! скажи, где пристал Суворов?

— Кто его знает, — отвечал он.

— Как! — вскрикнул сержант, — у меня от генерала к нему бумаги.

— Не отдавай, — был второй ответ, — он теперь или мертвецки пьян, или горланит петухом.

Тут посланный, подняв на него палку, вскрикнул: “Моли Бога, старичишка, за свою старость!.. Не хочу и рук марать. Ты, видно, не русский, что так ругаешь нашего отца и благодетеля”. Суворов — давай Бог ноги. Через час возвращается он домой. Сержант, узнав его, хочет броситься к его ногам, но граф, обняв его, сказал: “Ты доказал любовь ко мне на деле: хотел поколотить за меня”, и из рук своих потчевал его водкой.